-
В этот момент осознания я понял, что был слеп, потому что не хотел видеть; только тогда я, наконец, осознал, что все эти мертвые люди, французы и немцы, были братьями, и я был братом им всем.
-
В тихом францисканском монастыре за мной ухаживали добрые и молчаливые монахи. Через несколько недель меня выписали. Я был непригоден к дальнейшей службе.
-
Я был на фронте тринадцать месяцев, и к концу этого срока самое острое восприятие притупилось, а самые великие слова ничего не значат.
-
Я видел мертвых, не видя их по-настоящему.
-
Мальчиком я часто ходил в "Комнату ужасов" на ежегодной ярмарке, чтобы посмотреть на восковые фигуры императоров и королей, героев и убийц того времени. Мертвые теперь обладали той же нереальностью, которая шокирует, но не вызывает жалости.
-
И внезапно, как свет во тьме, меня озарила настоящая истина; простой факт о человеке, о котором я забыл, который лежал глубоко похороненный и скрытый от глаз; идея сообщества, единства.
-
Лозунги, которые оглушали нас так, что мы не могли слышать правду.
-
У большинства людей нет воображения. Если бы они могли представить себе страдания других, они бы не заставляли их так страдать. Что отличает немецкую мать от французской?
-
Солдаты и крестьяне жили вместе в дружеских отношениях; они знали друг друга и их повседневную жизнь и доверяли друг другу; они вместе осуждали войну.
-
Рабочий класс не остановится до тех пор, пока не будет реализован социализм.
-
Как правило, люди боятся правды. Каждая истина, которую мы обнаруживаем в природе или общественной жизни, разрушает костыли, на которые нам нужно опираться.
-
Мы, революционеры, признаем право на революцию, когда видим, что ситуация больше невыносима, что она застыла. Тогда у нас есть право свергнуть ее.
-
Революция подобна сосуду, наполненному биением сердца миллионов трудящихся.
-
Как я счастлив, что наконец-то иду на фронт. Внести свою лепту. Доказать своей жизнью то, что, как мне кажется, я чувствую.
-
Французы получали от немцев достаточно, чтобы спастись от голодной смерти, но многие женщины продавали себя за буханку хлеба или кусок колбасы.
